Лука Синьорелли (1450-1523). Продолжение

В церкви Санта Мариа в Лорето он написал фреской в ризнице четырех евангелистов, четырех учителей церкви и других святых весьма прекрасных(, и за работу эту был щедро вознагражден папой Сикстом. Говорят, что, когда в Кортоне был убит его сын, красавец лицом и телом, которого он очень любил, Лука, в таком горе, велел раздеть его донага и с величайшей твердостью духа, не рыдая и не проливая слез, написал его, дабы навеки собственными руками запечатлеть образ того, кого природа ему дала, а враждебная судьба у него отняла.

Будучи после этого призван названным папой Сикстом работать в дворцовой капелле в соревновании со многими живописцами, он написал там две истории, почитавшиеся лучшими среди многих остальных. На одной — завещание Моисея еврейскому народу при виде земли обетованной, а на другой — его же смерть. В конце концов, после того как он выполнил работы для всех почти государей Италии, и, будучи уже старым, он возвратился в Кортону, где в эти последние свои годы работал больше для удовольствия, чем для чего другого, ибо, привыкнув к труду, он не мог и не умел оставаться праздным. И в старости уже он написал в Ареццо образ для монахинь св. Маргариты и еще один для сообщества св. Иеронима, частично оплаченный мессером Никколо Гамуррини, доктором прав, аудитором Руоты, изображенным на этой картине с натуры на коленях перед Мадонной, которой его представляет св. Николай, изображенный на этом же образе; есть там и св. Донат и св. Стефан, а пониже обнаженный св. Иероним и Давид, поющий над псалтырью, а также два пророка, которые, судя по грамотам у них в руках, рассуждают о непорочном зачатии. Работа эта была доставлена из Кортоны в Ареццо на плечах двух человек из этого сообщества. Лука же, несмотря на свою старость, пожелал приехать для ее установки, а отчасти и для того, чтобы повидаться со своими друзьями и родственниками. А так как поселился он в доме Вазари, где был и я, маленький мальчик восьми лет, то помнится, как этот добрый старик, такой весь изящный и чистенький, услышав от учителя, обучавшего меня первоначальной грамоте, что я ничем другим в школе не занимаюсь, как только рисованием фигур, помнится, говорю я, что, обратившись к Антонио, моему отцу, он сказал: «Антонио, чтобы Джорджино не отставал от нас, пусть учится рисовать во что бы то ни стало; ибо даже если бы он и прилежал к науке, то и рисование, как всякому образованному человеку, принесет ему только пользу, честь и утешение». Обратившись затем ко мне, стоявшему перед ним, он сказал: «Учись, родной». Наговорил он обо мне много и других вещей, о которых умолчу, ибо знаю, что я далеко не оправдал мнение, которое обо мне имел этот добрый старик. Когда же он услышал, что у меня в этом возрасте очень сильно шла носом кровь, как в действительности и было, так что иной раз я доходил до обморока, он собственноручно с бесконечной любовью повесил мне на шею яшму, и это воспоминание о Луке навечно запечатлелось в моей душе. Поставив названный образ на место, он возвратился в Кортону, и его на большое расстояние провожали многочисленные горожане, друзья его и родственники, как он этого и заслужил своею доблестью, так, что и жил он постоянно скорее как господин и почтенный дворянин, чем как художник.

В эти самые времена Сильвио Пассерини, кортонскому кардиналу, был построен дворец в полумиле от города перуджинским живописцем Бенедетто Капорали, который занимался и архитектурой и незадолго до этого истолковал Витрувия. И вот названный кардинал пожелал, чтобы он и расписал его. И потому Бенедетто приступил к этому с помощью Мазо Папачелло, кортонца, который был его учеником и научился многому у Джулио Романо, о чем будет сказано, а также с помощью Томмазо и других учеников и подмастерьев, и не прекращал работы, пока почти всё целиком не расписал фреской. Кардинал же пожелал иметь какую-нибудь живопись и работы Луки, и тот, уже старый и парализованный, написал фреской на передней стороне алтаря капеллы этого дворца, как св. Иоанн Креститель крестит Спасителя; однако совсем закончить этого не мог, ибо во время работы умер в возрасте восьмидесяти двух лет.

Был Лука человеком отменнейшего нрава, искренним и правдивым с друзьями и нежного и приличного обращения со всеми, особенно приветливым со всяким нуждающимся в его работах и мягким наставником своих учеников. Жил он в роскоши и любил хорошо одеваться. За эти добрые качества на родине и за ее пределами к нему всегда относились с величайшим почтением. Таким образом, концом его жизни, приключившимся в 1521 году, мы и заканчиваем вторую часть сих жизнеописаний, завершая ее Лукой как тем человеком, который основательностью рисунка, в особенности же обнаженных тел, и легкостью выдумки и умением компоновать истории открыл большей части художников путь к последнему совершенству искусства, вершин которого смогли достичь следующие за ним, о которых мы и будем говорить в дальнейшем.
 

Назад